Уральское казачество

Гравюра с изображением осады Албазина, 1686 год

Почему выдержав героическую осаду Албазина, Россия в 1689 году отдала Приамурье Китаю

«Путник, весть донеси нашим гражданам в Лакодемоне, что, Спарты исполнив завет, здесь мы костьми полегли». Эти гордые слова высечены на огромном камне, поставленном на холме у входа в Фермопильское ущелье в Греции. Здесь в сентябре 480 года до н. э. произошла знаменитая битва трехсот спартанцев под командованием царя Леонида с персидской армией Ксеркса. Герои погибли все до единого, но обеспечили столь необходимое время для соединения отрядов греческих городов-полисов в единую армию.

У казаков на Дальнем Востоке тоже есть свои Фермопилы. Это Албазинский острог, оборона которого в 1685 и 1686 годах навсегда останется одной из самых героических страниц в истории России. Так же как и спартанцы Леонида, казаки сумели ценой невероятных усилий и жертв удержать свой важнейший стратегический рубеж на Амуре. И, так же как и спартанцы, были преданы.

«По казацкой росписи, яко Кромы, воздвигнут...»

Как было уже упомянуто в статье «Албазинская осада: казаки против китайцев», сразу же после возвращения в Албазин атаман Алексей Толбузин со всей энергией принялся восстанавливать Албазинский острог. В основу нового сооружения был положен не старомосковский или сибирский опыт фортификации, основанный на использовании деревянных конструкций, а казацкий, донской. В официальной «сказке», отправленной в Москву, нерчинский воевода Иван Власов написал: «Албазинский острог сдеется добрым, понеже по казацкой росписи, яко Кромы, воздвигнут...» В устах воеводы-московита упоминание о том, что Албазин построен «яко Кромы» звучит как вердикт гарантированной неприступности новой крепости: в 1685 году служилые «государевы холопы» помнили, конечно, бесславную для московской рати осаду крепостицы Кромы в Смутное время, которую полгода успешно оборонял донской атаман Андрей Корела.

Казацкие крепостицы отличались не высотой стен, а широким использованием для целей фортификации земли — этой особенностью казацкая фортификация прямо копировала опыт древнеримских военных лагерей. Казаки рыли глубокие рвы, земля из которых высыпалась на широкие решетчатые срубы из крупных стволов деревьев, в итоге получался сравнительно невысокий вал с широкой верхней площадкой, по которому можно было передвигать даже небольшие пушки. Такая конструкция казацких крепостей обеспечивала возможность быстро перемещать наличные силы обороняющихся (коих у казаков никогда не было с избытком) на наиболее угрожаемые, чреватые прорывом направления штурма. Кроме того, в земле легко увязали ядра, а выброшенная взрывом фугаса земля практически не имела поражающего эффекта.

Новая Албазинская крепость стала, по-видимому, наиболее мощным фортификационным сооружением в верхнем течении Амура, даже Айгунь — главный китайский форпост в регионе — уступал Албазину. Впрочем, Албазин тоже имел свою «ахиллесову пяту» — недостаток артиллерии: в крепости находилось всего восемь старых медных пушек и три легких затинных пищали, каким-то образом «доживших» в Нерчинске со времен Ерофея Хабарова. В отчаянной суете подготовки к вторжению китайцев приволокли в Албазин и тяжелую мортиру, стрелявшую пудовыми ядрами. Это орудие, бросающее ядра по высокой параболе, было бы бесценно для штурмующих, однако совершенно бесполезно при обороне. К тому же при своем огромном калибре мортира буквально «съедала» дефицитный порох.

Казацкий немец

Главным оборонительным ресурсом Албазина были, бесспорно, люди. Простые люди — донские, тобольские и забайкальские казаки — совершенно сознательно и без всякого административного принуждения вернулись в Албазин вслед за своим мужественным и решительным атаманом Толбузиным. Сам «батько Лексий» не знал, казалось, устали. Возникало ощущение, что он появлялся одновременно всюду: на строящемся пирсе, на смотровой башне, в глубоких, специально вырытых в основании валов пороховых погребах, у артиллерийских расчетов.

Албазинская крепость. Реконструкция и макет: Николай Крадин / muniver.khstu.ru

Другой очень ценной фигурой грядущего стратегического сражения между Московией и Китаем был немец Афанасий Бейтон — блистательный военный гений Албазина. Будучи прусским офицером, Бейтон поступил на службу в русскую армию в 1654 году и сразу же принял участие в начавшейся русско-польской войне 1654—1667 годов. Еще до ее окончания его перевели на службу в Томск, где в числе других офицеров из числа иностранцев он обучал великорусских рейтаров для формирующихся полков «нового строя».

В Томске в 1665 году Бейтон женился на казачке и, как всякий немец долгое время живущий в России, совершенно искренне обрусел. Он поверстался в казаки, принял православие и за заслуги был переведен на повышение в Москву в «дети боярские». Однако, в затхлых полувизантийских чертогах тогдашней Москвы «казацкому немцу» Афанасию показалось невероятно тоскливо, и он подал челобитную о переводе в Енисейск — случай беспрецедентный для собственно великорусского дворянства.

В Сибири Бейтону пришлось участвовать во множестве казацких рейдов против джунгар и енисейских киргизов, причем во всех походах немец проявил себя как превосходный командир и отличный товарищ. Небольшого роста, со свислыми на запорожский манер усами, в синем казацком чекмене и мохнатой папахе немец Бейтон практически не отличался на вид от окружавших его казаков. Это отличие было видно и слышно только в бою: вместо казацкой шашки, немец предпочитал тяжелый прусский палаш, а вместо волчьего воя, привычного для атакующих казаков, яростно кричал «Mein Gott!» Между воеводой Толбузиным и Бейтоном установились дружеские отношения. У обоих основным мотивом деятельности были не личные амбиции или обогащение, а военный успех в борьбе с Китаем.

Казаки и китайцы: борьба воли

Возрождение Албазина произошло столь быстро, что в штабе Айгуньской группировки китайской армии вначале не хотели верить свидетельствам лазутчиков. Потом пришло раздражение: казаков обвинили в вероломстве. Раздражение китайских военачальников было тем сильнее, что императору Канси уже доложили о полной победе над «ми-хоу» [дословный перевод с китайского: «люди с лицами, похожими на обезьяньи». — Н. Л.].

Ненависть китайцев к казакам Албазина возрастала еще и от того, что в отличие от прошлых лет, казаки под командованием Бейтона явно пытались перехватить военную инициативу. 2 октября 1685 года на дальних подступах к Албазину (на так называемом Левкаевом лугу, в районе современного Благовещенска) казацкая сотня перебила китайский пограничный дозор из 27 человек. В ответ 14 октября маньчжурская конница Канси атаковала и сожгла Покровскую слободу, частью перебив, а частью пленив русских крестьян-переселенцев. Казаки Бейтона бросились в погоню, но маньчжуры успели уйти на правый берег Амура, перейти который казакам помешал начавшийся ледоход. Однако уже в начале ноября, по первому льду, Бейтон перешел Амур и уничтожил на месте сожженного маньчжурами села Монастырщина китайский разъезд. В начале декабря казаки успешно атаковали на китайском берегу Амура маньчжурское село Эсули, сожгли его, и, взяв пленных, благополучно ушли в Албазин.

В ответ китайцы совершили дерзкий рейд прямо в сердце Албазина: всего в 10 верстах от крепости они полностью сожгли русское село Большая заимка. Эта дерзость воспламенила казаков, и они решили ответить так, чтобы навсегда отбить у китайцев желание «делать поиски» на Албазин. Удар было решено нанести прямо в центр стратегического развертывания Айгуньской группировки войск Канси по военному лагерю Хума, который служил основной базой для рейдов китайских войск вверх по Амуру.

Ранним утром 24 февраля регулярный маньчжурский разъезд вышел за стены Хумы на построение. Не успели маньчжуры сесть на коней, как со склона ближайшей сопки раздался согласованный прицельный залп: восемь кавалеристов были убиты на месте. Вслед за этим из боковой лощины, примыкающей к крепости, с яростным волчьим воем к Хуме ринулся казацкий «спецназ»: пешие, специально отобранные пластуны, вооруженные кинжалами и пистолетами. Маньчжуры попытались уйти в ворота крепости, но не тут-то было: напуганные волчьим воем лошади обрывали уздечки, рвались на волю, топтали упавших всадников. Не прошло и нескольких минут, а ворота Хумы уже были широко распахнуты захватившими их пластунами. Маньчжурский гарнизон внутри крепости попытался отбить ворота, но было поздно — в них на заиндевелых конях влетели две сотни казаков Бейтона. Пошла рубка. Ее итогом стали сорок маньчжурских трупов, десяток пленных и дотла сожженная Хума. Бейтон потерял семь человек.

Новая битва за Албазин

Сожжение Хумы потрясло кабинет императора Канси: стало ясно, что без новой масштабной военной экспедиции против Албазина не обойтись. Опытный стратег Канси решил не торопиться, но затем решить проблему раз и навсегда: казаков нужно было выбить не только с Амура, но и вообще из Забайкалья. Тайная канцелярия императора, получив это указание, вскоре подготовила детально разработанный военно-стратегический доклад: своего рода китайский план «Барбаросса».

Согласно этому плану, китайская армия должна была всеми силами ударить по Албазину. Одновременно союзные Китаю монголы должны были, действуя по восточной оконечности Байкала, перерезать все русские коммуникации, ведущие к Нерчинску — главной военной базе московитов в Забайкалье. Затем концентрическими ударами китайцев с востока, а монголов с запада, Нерчинск должен быть захвачен и уничтожен вместе с окрестным русским населением. Стратегическим итогом кампании должна была стать полная зачистка Забайкалья от русских — объединенная монголо-китайская армия, по планам Канси, выходила к Байкалу, где должен быть построен мощный военный форт.

Лантань, главнокомандующий экспедиционным корпусом, поступив в личное подчинение императору Канси, начал военные действия 11 июня 1686 года. Силы китайской армии были немалыми: 3000 отборных маньчжурских кавалеристов и 4500 китайских пехотинцев при 40 орудиях и 150 военных и грузовых судах.

Осада Албазина. Китайский рисунок конца XVII века. Из собрания библиотеки Конгресса США

Девятого июля 1686 года армия Китая подошла к Албазину. Казаки уже ждали ее: все русское население окрестных деревень было вовремя укрыто за стенами, а уже колосящиеся поля — сожжены.

Медленно рассредоточиваясь, армия Лантаня постепенно окружила крепость. К новому, отлично срубленному пирсу подошли китайские суда. Лантань, удовлетворенно обозревая с коня свою военную армаду, не подозревал сопротивления. Как же впоследствии он пожалел о своей беспечности!

Ворота Албазина неожиданно распахнулись, и из них, вниз по крутому склону амурского берега, ринулось пять сотен вооруженных до зубов «казацьких людей». Их удар был страшен: китайские пехотинцы, не успевшие перестроиться с походного порядка на осадный, были смяты, началась паника. Залитые с головы до ног чужой и своей кровью, без устали разя кинжалами обезумевшего врага, казаки упорно прорывались к берегу — туда, где были пришвартованы китайские суда с оружием и провиантом. Еще один натиск, и они ворвались на пирс — ближние китайские корабли запылали — как раз именно те, на которых находилось продовольствие для китайской армии. Казалось, разгром армии Лантаня был близок: только один удар трех-четырех сотен казаков во фланг фактически опрокинутой китайской армии мог решить все дело. Увы, но даже одной резервной сотни — привет царедворцам Московии — у воеводы Толбузина не было: десятилетия бездарной переселенческой политики еще раз в полной мере продемонстрировали свои плоды.

Флангового удара казаков не могло произойти, зато его сумели нанести маньчжурские кавалеристы, вовремя подошедшие к месту битвы. К чести казацкого немца Бейтона, он ждал этот удар: быстро перестроенная фланговая сотня ударила встречь маньчжурам и обеспечила полный порядок отхода казаков в крепость.

Лантань был страшно раздосадован произошедшим, более того, перед ним сразу во весь рост встала проблема продовольственного обеспечения армии. В ярости полководец Канси приказал казнить командиров тех китайских формирований, которые обратились в бегство. Впрочем, в дальнейшем практику «карающего меча» пришлось оставить: 13 июля Бейтон повторил вылазку из Албазина практически с тем же результатом: китайцы снова побежали, маньчжуры фланговым ударом опять сумели остановить наступающих казаков. Лантаню стала полностью ясна главная слабость Албазина: отсутствие необходимого числа защитников. Поняв это, полководец Канси перешел к методичной осаде крепости.

Испытание бледной смертью

Первоначально китайский полководец приказал перейти к массированной бомбардировке крепости из всех стволов «ломовой артиллерии». Стрельбы было много, но крепость, построенная по казацкой технологии, все обстрелы выдержала. Правда, через два месяца методичных обстрелов гарнизон Албазина понес действительно тяжелую утрату: 13 сентября китайское ядро оторвало ногу выше колена воеводе Алексею Толбузину. От болевого шока и большой кровопотери тобольский атаман скончался через четыре дня. «Казацкий немец» Бейтон очень горевал о потере товарища. Позже он искренне напишет в своем рапорте: «Пили мы с покойным одну кровавую чашу, с Алексеем Ларионовичем, и он выбрал себе радость небесную, а нас оставил в печали».

Вдоволь попалив по Албазину, Лантань в 20-х числах сентября 1686 года решил склонить гарнизон к сдаче. Командованию крепости с отпущенным русским пленным Федоровым было передано письмо: «Вы большие силы не сердите, скорее сдайтесь... А коли так не будет, отнюдь добром не разойдемся». Бейтон ответил твердым отказом и с издевкою отпустил за стены крепости трех пленных маньчжур: мол, за одного русского трех ваших «богдойцев» отдаю.

Лантань понял намек и немедленно бросил войска на штурм Албазина. Штурм шел непрерывно всеми силами китайской армии пять суток (!) и не дал атакующим никаких результатов. Потом, до начала октября, полководец Канси еще дважды поднимал свои войска на штурм казацких Фермопил — и снова безрезультатно. Более того, в ответ на штурмы казаки перешли к вылазкам. В результате наиболее результативной из них, пятой по счету, были взорваны артиллерийские склады и вновь сгорело доставленное с низовьев Амура продовольственное зерно.

В результате к середине октября положение экспедиционной армии Лантаня очень осложнилось. Только безвозвратные потери в живой силе составили более 1500 человек, на исходе были боеприпасы, продовольственный паек на одного солдата был уменьшен в четыре раза. Сопротивление казаков в Албазине было столь ошеломляюще эффективно, что личная канцелярия императора Канси вынуждена была выпустить специальный циркуляр для иностранных послов с объяснением неудач на Амуре. «Объяснение» было составлено, разумеется, с учетом китайского менталитета: «Русские, находящиеся в Албазине, стоят насмерть, поскольку выбора у них нет. Все они — осужденные на казнь преступники, которые не имеют возможности вернуться на родину».

Коллекция предметов из раскопок Албазинского острога. Фото: Владимир Тарабащук / ИТАР-ТАСС, архив

В начале ноября 1686 года Лантань отдал приказ о прекращении всех активных операций против Албазина и о начале «глухой» осады. Китайский полководец не принял бы, возможно, это опрометчивое решение, если бы знал, что из 826 защитников крепости в живых осталось только 150 человек, а вся центральная площадь крепости превращена в кладбище. В Албазине свирепствовала цинга — все основные потери казаки понесли не от пуль китайцев, а от «бледной смерти» и связанных с ней болезней. Сам Бейтон из-за опухших изъязвленных ног с трудом мог передвигаться на костылях.

Впрочем, в китайском военном лагере положение было немногим лучше. Уже в декабре, как результат казацких вылазок, у Лантаня практически закончилось продовольствие — китайская армия стала походить на толпу отощавших, с трудом способных держать оружие людей. Отступить от Албазина Лантань также не мог: суда китайской флотилии вмерзли в Амур, а маньчжурские лошади были либо съедены, либо пали от отсутствия фуража. При сильных морозах пеший марш предельно истощенных людей, протяженностью более 500 км, к сожженному казаками форту Эсули мог стать для всей китайской армии смертным приговором.

В сложившейся ситуации, будь у московитской администрации в Забайкалье хоть какие-то наличные военные силы, одного удара военного отряда в 200—300 человек было бы достаточно, чтобы покончить раз навсегда со всем китайским экспедиционным корпусом.

Военные итоги казацких Фермопил

Сведения о военном конфузе китайской экспедиционной армии в Приамурье стали, наконец, достоянием дипломатических кругов стран Азии и Европы. Империя Цин с целью сохранения политического престижа отказывалась отводить свои войска с Амура, хотя истощенных солдат экспедиционного корпуса накрыла эпидемия: за январь-февраль 1687 года китайцы только от болезней потеряли более тысячи солдат. Тем не менее, Лантань, не получив приказа к отступлению, сцепив зубы, продолжал «глухую» осаду Албазина. Впрочем, казацкую крепость в начале 1687 года защищали, наверное, уже не люди, а несломленный дух погибших здесь героев: в Албазине осталось только 66 защитников, из которых держать оружие могли только девятнадцать казаков.

Приказ о полном снятии осады Лантань получил лишь в начале мая 1687 года. Нестройная толпа человеческих теней, в которых с трудом можно было узнать яростных маньчжурских воинов, неспешно потянулась вниз по течению Амура. Далеко от Албазина это воинство отойти не могло: уже через десять верст китайцы разбили лагерь, в котором солдаты Канси приводили себя в порядок вплоть до конца августа. Только 30 августа жалкие остатки корпуса Лантаня отплыли на судах в сторону Айгуня. Нашествие закончилось крахом.

В итоге албазинских Фермопил влияние Империи Цин в бассейне Амура стало призрачным. Успех под Албазином был не единственным. Казаки Якутского воеводства жестко подавили восстание тунгусов, инспирированное китайскими эмиссарами. Преследуя тунгусов, казаки обнаружили в районе Тунгирского волока крупный китайский отряд и полностью его уничтожили. Казаки Нерчинска наголову разгромили мунгальских ханов — союзников Канси. Потеряв несколько тысяч всадников, мунгалы (монголы) безоговорочно вышли из войны, и теперь ни о каком концентрическом ударе на Нерчинск с двух сторон уже не могло быть и речи. В Енисейске для отправки на Амур было подготовлено четырехтысячное казацко-русское войско. Казалось, Московская Русь навсегда вошла во владение богатейшими землями по Амуру. Увы, это только казалось...

Тяжкие переговоры

20 июля 1689 года в Нерчинске начались русско-китайские переговоры о заключении мира. Со стороны московитов их вел Федор Головин — известный впоследствии деятель «гнезда Петрова». Головин был типичнейшим представителем московской элиты предпетровского времени — эпохи слома великорусской национальной идентичности в результате разрушительных реформ патриарха Никона. Острого ума, но беспринципный, чудовищно изворотливый, но волевой, с легкостью «шагая по головам» для личной карьеры Федор Головин мог бы с успехом реализовать свою дипломатическую миссию в Нерчинске, если бы над ним висел топор безусловной царской воли. Увы, этой воли в Нерчинске не чувствовали: в Москве разворачивался финальный акт борьбы царицы Софьи Алексеевны и юного Петра I за власть. Головин был предоставлен, по существу, сам себе и с явной пользой для себя распорядился этим положением.

С китайской стороны дипломатическую миссию возглавил командующий гвардией императора, князь Сонготу. В состав делегации вошел уже известный нам Лантань, а также два иезуита-переводчика: испанец Томас Перейра и француз Жан-Франсуа Жербильон.

Переговоры проходили непросто. Главным камнем преткновения был, разумеется, Албазин. Китайцы требовали безусловного уничтожения этих казацких Фермопил. Федор Головин был готов признать суверенитет Китая над низовьями Амура, но при условии сохранения границы между Русью и Китаем по Албазину. Инструкция, полученная Головиным в Посольском приказе Московии, четко требовала сохранения Албазина в качестве восточного военного форпоста Руси. Был момент, когда князь Сонготу попытался «перевернуть шахматную доску»: он начал угрожать немедленной войной, — благо цинские послы прибыли в Нерчинск в сопровождении войска в 15 тысяч человек и специального полка артиллерии. Головин, не удосужившийся заранее подтянуть к Нерчинску военные силы, мог опираться только на сводный корпус из русских стрельцов, казаков и тунгусов, общей численностью не более трех тысяч человек. Тем не менее, в этом случае Головин проявил решимость: он заявил Сонготу о своем согласии прервать переговоры и стал демонстративно укреплять стены Нерчинска.

Федор Головин. Репродукция гравюры П. Шенка / РИА Новости

Сонготу, увидев решимость русских к борьбе, вернулся к переговорам. Китайский князь поступить иначе просто не мог, ибо накануне получил четкую инструкцию самого императора, где Канси предписывал существенно умерить территориальные претензии к русским. «Если границей сделать Нерчинск, то русским посланцам, — писал Канси, — негде будет останавливаться, и это затруднит общение... Можно сделать границей Айгунь».

Китайский форт Айгунь располагался более чем на 500 км восточнее Албазина, а это значит, что китайцы были готовы не только смириться с существованием Албазина, но даже передать московитам огромную полосу земли к востоку от крепости.

Такая податливость Канси была, разумеется, не случайной. Албазин не был взят, стены крепости укреплялись. На монгольско-китайской границе стало очень неспокойно: вчерашние союзники явно готовились к войне с Китаем. Однако наиболее тревожным событием стало мощное вторжение джунгаров в западные провинции Цин. Верховный хан джунгаров Галдан настойчиво предлагал Московской Руси совместную военную интервенцию в Китай. Канси не испытывал иллюзий относительно того, знает ли Федор Головин об этих инициативах джунгарского хана. Головин, разумеется, об этом знал. Знал... — и сдал Албазин!

Преданы и забыты

Как это произошло, до сих пор не понятно ни одному историку в мире. Как можно было согласиться на тотальное уничтожение не занятой противником крепости, при этом безвозмездно передав ему свыше 1 млн квадратных километров? С росписью Федора Головина на Нерчинском договоре Московская Русь теряла практически весь бассейн Амура, завоеванный казаками, вплоть до тихоокеанского побережья. Были утрачены стратегически важные высоты Большого и Малого Хингана. А с утратой плодородных земель среднеамурских равнин Русь автоматически теряла зерновую (то есть продовольственную) самодостаточность Забайкалья и Восточной Сибири. Теперь каждый килограмм зерна нужно было возить в Нерчинск или Якутск не с расстояния 700—800 км, а с Урала и Западной Сибири, то есть на расстояние 3,5—4 тысячи километров!

Когда Федор Головин вернулся в Москву, он не пытался объяснить царю Петру I, как можно было в исключительно благоприятных внешнеполитических условиях потерять за столом переговоров то, что было надежно защищено казацкой стойкостью в кровавой борьбе. Полную ликвидацию крупной золотой казны, которая была выдана ему в Посольском приказе на нужды подкупа иностранных послов, а также «иньших воровских и прелестных людей», Головин объяснил необходимостью ... подкупа переводчиков-иезуитов. Только благодаря этой щедрой мзде, проклятые католики согласились-де помочь московиту уломать, наконец, упертых, абсолютно несгибаемых «богдойцев».

Знаменитая русская пословица о том, что если не пойман — значит не вор, родилась, бесспорно, в мрачных коридорах приказов Московии. Федор Головин не был пойман за руку. Первым из великих русских бояр срезав бороду и закурив вонючую трубку, он сделал блистательную карьеру при Петре I. Кому была занесена взятка за сдачу и уничтожение Албазина — Головину или все же иезуитам миссии Сонготу — навсегда останется тайной. Однако за гранью времени не может остаться здравый смысл: зачем платить-то было, когда по инструкции императора Канси миссия Сонготу должна была передать во владения Руси не только Албазин, но практически весь средний Амур?!

Существует старая казацкая легенда о том, как есаул Бейтон прощался с Албазином. Получив чудовищный приказ Федора Головина, в котором предписывалось «...город Албазин разорить, и вал раскопать без остатку, а служилых людей с женами и с детьми и со всеми животы вывесть в Нерчинск», Бейтон собрал казаков на берегу Амура. Он долго убеждал их, что уходить надо, что реальных сил из Московии за все время после осады так и не пришло, что китайцы все равно вернутся и снова будет рубка, будет кровь. Казаки упрямо спорили, отказывались уходить. Тогда Бейтон в ярости выхватил из ножен свой тяжелый палаш и со словами: «Не бывать нам в Албазине — как этому палашу не всплывать!» — швырнул оружие в Амур. И тут, о диво! Палаш, поддержанный мощным водоворотом, вдруг всплыл рукояткою вверх — как будто в виде креста — и, сверкая золоченой полосой на солнце, медленно, очень медленно ушел ко дну...

После ухода казаков из Албазина русские люди смогли вновь выйти на высокие берега Амура только через двести лет — во второй половине XIX века.

В Фермопильском ущелье уже через 60 лет после гибели трехсот спартанцев был поставлен суровый, прекрасный в своей мужественной простоте памятник. В маленьком селе Албазино Амурской области, таком же медленно угасающем, как и тысячи других сел России, памятника павшим казакам до сих пор нет.

Письмо в редакцию